Вот я стою - среди листвы, среди снегов ли,
Вблизи ларька с древесно-стружечною кровлей;
Кругом - свобода убеждений и торговли,
А я - с последним трудовым четвертаком;

В суровый час на нас обрушившихся тягот
Кто ожидал, что на прилавки снова лягут
Коробки, полные болотных кислых ягод,
Покрытых поверху сахарком?

О, клюква в сахаре! Мудрейшее из лакомств!
Язык младенческий, чувствительный, как лакмус,
Наивной грёзой обволакивала сладость,
И слюнка капала с невинных детских уст...

Но сахар таял - наважденье проходило,
И злой кислятиною челюсти сводило:
То был - способный оглушить и крокодила
Реальной жизни конкретный вкус.

И я не знал, что скоро вырасту, как фикус,
Борщом и кашей совершенствуя свой прикус,
Но навсегда во рту пребудет кислый привкус,
И я зачахну в дикой злобе и тоске,

Что угнетают хуже аглицкого сплина
В родном краю, где на полях рыжеет глина,
И не помогут ни со сливками малина,
И ни рябина на коньяке.

1992