Где ты, душа, осталась,
 села в какой воронок,
 покуда тело моталось
 по миру, как челнок?
 Покуда его носило
 на скорости звуковой
 в вагонах зелено-синих
 на верхней боковой? 

 Где ты, душа, осталась?
 ...А было как наяву:
 принесли на станцию
 человека - и в поезд, в Москву.
 Очнулся ночью, в дороге/
 Поезд уже под Москвой.
 И едут вперед его ноги
 на верхней боковой. 

 Вот незадача почище
 гоголевской: через два
 часа будут Мытищи,
 а дальше, понятно, Москва.
 Так что это, шутка злая?
 Откуда и кто такой -
 он едет, куда не зная,
 на верхней боковой. 

 Качаясь, он вышел в тамбур
 перекурить. В глазах
 мутно, колеса, что тамбур-
 мажор, нагоняют страх.
 Он шел, как слепая лошадь,
 обратно на храп громовой
 в свое прокрустово ложе
 на верхней боковой. 

 Кто он, челнок? Недоумок,
 с улыбочкой жил до ушей.
 И вот десять клетчатых сумок,
 привязанных насмерть к душе,
 им брошены в Нижнем Тагиле
 неведомо на кого.
 А он лежит, как в могиле,
 на верхней боковой... 

 Он думал про душу и поезд.
 Душа, как в последний приют,
 вцепившись в Каменный пояс,
 тянулась - как парашют -
 за ним. Поезда - это стропы.
 Но он тогда - кто такой?
 Мусор земной утробы
 на верхней боковой. 

 О, время вспомнить о маме.
 Время позвать отца.
 Под потолком что в яме -
 ни сердца узнать, ни лица.
 Но в темноте - как будто
 шарик свечи восковой -
 облак поплыл. Как Будда
 над верхней боковой. 

 С башкой утонуть бы в подушке...
 Но вокруг облаков - строй.
 Кто виноват? Пушкин?
 А кто всех спасает? Толстой?
 Под небом Аустерлица
 с большой, как земля, головой
 лежит он и сам себе снится
 на верхней боковой. 

 И еще ему снится:
 проснулся внизу сосед,
 в спортивном трико проводница
 идет закрывать туалет.
 Может быть, в мире кроме
 них - у него никого...
 И место его в этом доме.
 На верхней боковой.