Зелень цветная, блуд бледнокожих,
лебедь Египта,

мед молока, теплое тело,
нежные ноги,

челка на лбу — инок и конь! —
волосы власти!

Кисти твои не расплести —
так расплескались,

губы твои не целовать, —
замкнуты знаком,

не обнимать хладных колен —
окольцевали,

и на спине спящей твоей
нет мне ладони.

Спи, человек мой голубой,
девочка дочки,

в майской Москве в доме для нас
нет ни паркетки,

спи, ибо ты ночью — ничья,
даже в объятьях,

снятся тебе глазки машин,
как у китайцев.

Я по лесам, по чудесам
с кепкой скитаюсь,

снова смеюсь и сам про себя
песенку вою:

«Но
он
сел
в
лес
и
пил
лип
сок...»

Стал я так тих и не влюблен,
в буквы играю,

птица ль заплачет — я замолчу —
зверь ли завоет.

Я не приду, я не приснюсь
вовсе ни разу,

но и тебе (клятва!) живой
боль не позволю.